Ревность съедает ее изнутри — и от Кристины Палмер вскоре ничего не остается.

У нее на заставке телефона фотография с их свадьбы, снятая подругой Кристины на ее старенький самсунг — оттого она не совсем четкая, пиксельная и плохого качества, но темноволосой она нравится больше, чем все глянцевые и без единого изъяна снимки со свадьбы, что появились потом в прессе, на сайте Метро-Дженерал в разделе новостей, и на страницах социальных сетей; она тянется лишний раз к телефону, чтобы нажать клавишу домой, и посмотреть на них, — Стивен смеется (ей нравится, когда он смеется именно так — по-детски и заливисто, — а не позволяет себе едкие смешки и кривые ухмылки — так звучит смех доктора Стрэнджа, хрипловатой и снисходительной насмешкой), запрокинув голову назад, и Кристина смеется тоже, носом уткнувшись в его плечо, ее лицо почти невидно. Перед ними бокалы с золотистым шампанским, ее прическа совсем не идеальная и грозит рассыпаться шпильками и белыми лентами, зато их пальцы переплетены, зато за их спинами танцуют, кто в каких позах пойманные на снимке, их друзья и коллеги. Она совсем не помнит, над чем они тогда смеялись, прильнув друг к другу близко; чем больше она смотрит на эту фотографию на экране блокировки (их перекрывает запрос пароля, и часы, и узкая строчка даты), тем больше кажется девушке, что это и не они вовсе. Они со Стивеном не умеют быть счастливыми — они со Стивеном Стрэнджем это люди с выложенных фотографий, с напряженно расправленными плечами, с идеально лежащими складками одежды и уложенными кудрями Кристины, сдержанно улыбаются, глядя прямо в объектив.
Мистер и миссис Стрэндж.

Приготовленный по одной из кулинарных книг Джейми Оливера ужин медленно остывает, передергивается жирной пленкой, салат пропитывается маслом и чернеет, вино в бокале начинает горчить, и Кристина знает, что он не придет. Или придет, но позже, когда она соберет купленные в Zara Home тарелки и выбросит их в мусорный мешок вместе с идеально разложенной едой — получилось даже лучше, чем в книге рецептов. Она пытается найти в себе что-то, кроме ревности, пытается занять руки, постоянно блокируя и вводя пароль от телефона, пока у нее не начинает сводить зубы от фотографии на заставке — от чужого счастья. Кристина не ревнует Стивена к определенному — она ревнует его ко всему миру. И к восторженным девушкам в узких бандажных платьях с открытыми плечами, что подходят пожать темноволосому руку на гала-вечерах, их тоненькие пальцы соскальзывают на часы, которые она ему подарила, на рукав дорогого шерстяного костюма, они интимно поддаются ближе и спускают голос до мурлыкающего шепота, им произнося слова благодарности. Они глазами облизывают ее мужа, его ассиметричное лицо и академически безупречные руки, откровенно предлагая себя ему. Они даже не замечают стоящую рядом Кристину, что дрожащими руками пытается удержать тонкий бокал, не потерять лицо и продолжать улыбаться, будто ничего не происходит. Темноволосая ненавидит себя за страх, что однажды любая из них окажется на коленях Стивена Стрэнджа, и вместе с привычным выученным «Я сегодня задержусь» в трубке будет звучать сахарный смешок и звук расстегиваемой молнии на его брюках.
Она ревнует его к славе — Кристине хочется взять Стивена за руку и выдернуть из-под софитов и вспышек фотоаппаратов, с помоста и кафедры для докладов, к себе в скучную и обыденную операционную, где каждый день происходит борьба между жизнью и смертью. Она отчаянно хочет опустить его до своего уровня, сделать из первой скрипки просто обычный инструмент, исполняющий тоже, что и весь оркестр — будни Метро-Дженерал, в крещендо. Кристина отказывается понимать, почему ему не нравится эта музыка. Они не ссорятся просто потому, что она молчит, прикусывая губы и вяло отбивается от начавших приедаться шуток Стивена про старух и пьяниц, что она каждый день спасает. Он знает, что он прав — когда миссис Стрэндж возвращается домой после своей смены, ее руки пахнут старостью и спиртом, сколько бы их не обрабатывала она антисептиком и не держала под холодной водой.
Она ревнует его даже к себе — к своей глупой версии, которая сказала: «Да», забыв послушать голос разума. Это женщина с фотографии, которую Кристина не знает, и они просто случайно носят одно и тоже имя, и цвет волос у них тоже один — каштановый, с золотыми проблесками и первыми седыми длинными нитками. Сейчас Кристина Стрэндж — это напряженный клубок, состоящий из игл и спиц, который лениво перекатывается в ее межреберье, беззвучно кричащий. Кристина привыкла за эти месяцы засыпать одна, в пустой супружеской постели, отвернувшись от раскинувшегося под окнами и молчащего города. Ее коллекция пополняется текстовыми сообщениями, устными отговорками и моментами, когда Стивен молчит, потому что в череде своих забот забывает и об этом. Иногда он возвращается домой под утро, почти к самому занимающемуся тонкой полоской алому рассвету, и они занимаются любовью — он проникает в нее, полусонную, очень осторожно двигается в ней, хрипло выдыхая в шею, а Кристина чувствует его плечи под своими руками, ласково ведет по аккуратно подстриженному затылку, не открывая глаз. Это позволяет продлить иллюзию нормальной жизни, поверить в то, что сегодняшний день, они, как и планировали, они могут провести вместе, вне белоснежных операционных и больничных коридоров. Она даже верит в это какое-то время, пока они двигаются в едином, очень спокойном ритме, предугадывая желания друг друга.
Иногда Стивен уходит еще до того, как она просыпается. Иногда — пока она пьет кофе. Иногда — когда принимает душ.
Кристина находит свою веру смешной.

Отец спрашивает ее, видит ли она вообще, что делает — момент выбран неудачно, Кристина примеряет платье и робко показывает его отцу, разводя руками — как тебе? Реймонд Палмер качает головой и повторяет свой вопрос, и темноволосая отвечает резко «Я слышала тебя в первый раз». Стивен на самом деле очень похож на ее отца, хотя ни один из них не желает этого признавать, а Кристина видит. Они оба носят доспехи, пряча уязвимое, хрупкое нутро, лелеют свою боль — мистер Палмер до сих пор каждый день хоронит мать Кристины, проходя круг стыда из своего равнодушия к ее болезни, фантастически стремительного угасания, больниц и похорон, Стивен не прощает себя за допущенные ошибки, потому что не сколько хочет успеха, а боится неудач. Они друг друга терпеть не могут, и хотя Реймонд Палмер дарит дочери ее свадебное платье — неприметное, простое, и даже не белое, — с торжества он уходит одним из первых, сухо клюя Кристину в щеку и не пожимая второй раз Стивену руки.
Он спрашивает ее по телефону, и в разговорах, и даже по электронной почте, видит ли Кристина, что делает. Он задавал ей этот вопрос, когда она уехала с одним чемоданом из дома, когда поступила на медицинский, когда пошла в Метро-Дженерал на должность медсестры, когда ее не взяли во время интернатуры, и теперь Реймонд Палмер раз за разом хочет знать, видит ли она, что за человек Стивен Стрэндж.

Она последний раз проверяет время на экране телефона, даже не замечая, что стемнело, и он остался ее единственным источником света. Почти два. Она несколько часов просидела над наполненными тарелками, не притронувшись ни к чему, почти не меняя позы, сложив перед собой дрожащие ладони. Что она за хирург, если руки у нее трясутся, как у испуганной девчонки? Еда отправляется в мусорное ведро, туда же отправляется кулинарная книга. Она включает свет везде, потому что в огромной квартире Стивена, которую она так и не называет своей, чувствует себя неуютно и чуждо, и когда муж наконец-то возвращается, Кристина как раз заканчивает выливать рислинг в сток раковины. Сначала она ничего не говорит, неопределенно кивает, зная, что никакой операции у Стивена сегодня назначено не было, значит, он сам решил, что будет оперировать — он любил принимать такие решения единолично, вырывая истории болезней из рук коллег, врываясь в операционные.
Стивена потом обнимали благодарные родственники спасенных им людей, а он чуть брезгливо отстранялся от их рук и слез облегчения.
— Конечно. — она старается, чтобы голос звучал ровно. Не дрожал нервно нечеткими звуками, сдерживаемыми рыданиями, не отражал всю внутреннюю ярость. Пусть будет спокойным, будто ничего произошло и не было никакой борьбы внутри Кристины на идеально убранной после готовки кухни, в которой все еще тянуло запахом жаренного чеснока и оливкового масла. Она ставит опустевшую бутылку из изумрудного стекла на столешницу, поворачивается к темноволосому мужчине:
— И чей это был пациент на этот раз?
Стивен остановился от нее в нескольких шагах — темноволосая не хочет, чтобы он к ней прикасался. Она привыкла имитировать его руки на себе своими, обнимая бережно глупую и доверчивую Кристину Палмер за плечи и успокаивая, и убаюкивая перед сном.
«Видишь ли ты, что делаешь?»
Кристина видит.
Даже слишком ясно.